Уже в Средние века рыцарь-паладин сделался символом беззаветной отваги, преданности и благородного служения своему сеньору, Прекрасной Даме и высокой цели.

В Новое и Новейшее время «рыцарем» стали называть смелого, щедрого, благородного, великодушного и галантного человека, идеал настоящего мужчины, имеющий особую ценность в глазах прекрасной половины человечества.

Существует и другая символическая трактовка романтического средневекового образа, согласно которой рыцарь персонифицирует дух, властвующий над плотью, подобно тому, как всадник повелевает конем. В этом смысле странствующий рыцарь, преодолевающий все препятствия на пути к неведомой цели, является аллегорией души, неудержимо стремящейся к некоему идеалу через трясины опасностей и чащобы соблазнов.

Именно этим тернистым путем следовали благородные рыцари Круглого Стола, всей силой души жаждавшие познать божественное совершенство, овеществленное в легендарной реликвии — Святом Граале.

Важнейшая роль в идеализации рыцарства принадлежит героическому эпосу. Высокий нравственный идеал рыцаря сформировали безвестные певцы многих народов мира, почерпнувшие вдохновение из ярких примеров героического прошлого и создавшие на их основе удивительные по красоте песни, легенды, сказания и былины.

Целая галерея образов, вызванных из небытия их трудом и талантом, предстает перед нашим мысленным взором: непобедимый Ланселот Озерный, лучший из рыцарей Круглого Стола, разрывающийся между любовью к королеве Гвиневере и долгом верного вассала; неистовый и отважный Роланд, из страха запятнать свою честь отказывающийся призвать на помощь войска Карла Великого и погибающий в неравной схватке с целым полчищем сарацин; благородный Зигфрид, всегда готовый прийти на помощь другу и гибнущий от руки подлого убийцы, выведавшего его тайну; гроза мавров, великий Сид Кампеадор, даже мертвым сумевший устрашить и рассеять бесчисленных врагов; могучий витязь Рустам Тахамтан, в одиночку побеждающий страшных дивов и оберегающий границы Ирана; защитник Русской земли и всех обездоленных, славный богатырь Илья Муромец, каждым взмахом своей девяностопудовой булавы прокладывающий «улицу» во вражеской рати, и многие, многие другие великие герои рыцарской эпопеи.

Дальнейшую заботу о прославлении идеалов рыцарства приняла на себя французская куртуазная (рыцарская) литература XII—XI11 веков, знаменовавшая собой высший подъем рыцарской культуры.

Куртуазная лирика, зародившаяся в Провансе, стала образцом для всех европейских поэтов. Главной темой провансальской лирики была любовь, точнее, два ее вида — идеальная, платоническая, и земная, эротическая. Трубадуры, жизнерадостные провансальские поэты-певцы, создали несколько жанров куртуазной поэзии.

К ним относятся: альба (песня рассвета), пастурелла (ее тема — разговор рыцаря с прекрасной пастушкой), кансона (песня любовного содержания), тенсона (стихотворный спор двух поэтов), баллада (плясовая песня) и сирвента — песня, затрагивающая социальные и политические темы.

Одним из самых талантливых трубадуров своего времени был неукротимый рыцарь Бертран де Борн (ок. 1140—1215), страстный «певец войны», всю жизнь проведший в сражениях и побуждавший к сражениям других. Он любовался войной, как художник любуется великолепным пейзажем, внезапно открывшимся его восхищенному взору.

Бертран де Борн буквально упивался видом пробитых щитов, сломанных копий, искореженных шлемов; его глаз радовала льющаяся кровь и трупы, устилающие землю. Все эти чувства он передал в своей знаменитой «Сирвенте о войне».

Параллельно с куртуазной поэзией развивался и жанр куртуазного романа, поначалу представлявший собой большое эпическое произведение в стихах. В куртуазном романе изображались авантюрные приключения рыцаря, сражающегося с драконами, колдунами и вражескими рыцарями во имя Прекрасной Дамы и во славу своей собственной чести.

Самым выдающимся мастером куртуазного романа был признан КретьендеТруа (XII в.), автор таких произведений, как «Тристан и Изольда», «Эрек и Энеида», «Ланселот, или Рыцарь Телеги», «Ивэн, или Рыцарь Льва», чьи сюжеты были навеяны популярнейшими легендами о рыцарях Круглого Стола.

Нравственные идеалы, возвеличенные героическим эпосом и куртуазной литературой, были хороши для своей эпохи, но когда времена рыцарства миновали, они стали казаться нелепыми и смешными. В XVI веке появились сатирические произведения, высмеивавшие напыщенные рыцарские романы, полные всяческих небылиц и совершенно оторванные от реальной жизни.

Самая известная пародия на рыцарские романы — «Дон Кихот» Мигеля Сервантеса. Гениальный испанец не только блестяще справился со своей задачей, предав безжалостному осмеянию все романтические бредни, затуманившие голову его главному герою, но и перевыполнил ее, создав глубоко символический трагикомический типаж Рыцаря печального образа.

И по сей день донкихотом называют доброго и бескорыстного, но смешного и старомодного чудака, чьи воззрения и поступки находятся в полном разладе с окружающей действительностью.

В военном деле тяжелая рыцарская конница в течение семи веков была несокрушимой силой, безраздельно господствовавшей на полях бесчисленных сражений Средневековья. Крестовые походы (XI—XIII вв.), Столетняя война (1337— 1453), Великая война (1409—1411), война Алой и Белой Роз (1455—1485)— вот лишь некоторые важные вехи грандиозной рыцарской эпопеи.

В эпоху классического рыцарства армия комплектовалась из хоругвей (полков), каждая из которых выступала под своим собственным стягом. Хоругвь, в свою очередь, состояла из нескольких десятков или сотен копий. «Копьем» в данном контексте именовалось не оружие, а наименьшая боевая единица, включавшая рыцаря, его оруженосца и одного или нескольких стрелков.

История сохранила имена многих славных рыцарей, явивших миру пример беззаветной доблести и отваги. К их числу прежде всего относятся: «Защитник Гроба Господня» лотарингский герцог Готфрид Буйонский; «идеальный рыцарь» Первого крестового похода норманнский маркграф Танкред; легендарный король — рыцарь Ричард Львиное Сердце; бесстрашный и победоносный Черный Принц; бравый французский капитан Этьен де Виньоль; «британский Ахилл» Джон Талбот и т.д.

Однако, несмотря на блистательные подвиги этих великих мастеров меча и копья, жестокость, алчность, непомерное честолюбие и прочие пороки, им присущие, не позволяют возвести в ранг нравственного идеала ни одного из них.

Выходит, в действительности не существовало никого, кто соответствовал бы прекрасному романтическому идеалу, увековеченному в средневековых рыцарских романах? Такой вывод невольно порождает странную смесь досады и обиды, сравнимую разве что с чувствами бедного невинного ребенка, обрадованного подаренной ему конфеткой и обнаружившего вдруг, что под красивым фантиком скрывается пустота.

С горьким недоумением переводит он затуманенный взор на потешающегося над ним великовозрастного хама, и прозрачная слезинка печально дрожит на его длинных ресничках.

Но утешься, бедное, благородное, чувствительное сердце, беспокойно бьющееся в груди неисправимого романтика, ибо идеальные рыцари все-таки были, и порукой тому — исторические документы и хроники, донесшие до нас их светлые образы сквозь непроницаемый мрак минувших времен.

«Рыцарем без страха и упрека» прозвали современники французского рыцаря Пьера Баярда дю Террайля (1476— 1524), прославившегося не только своими поистине фантастическими подвигами, но и беспримерным великодушием, безграничной щедростью, кристальной честностью и удивительной скромностью.

Под стать ему и польский герой Завиша Черный (XV в.), ставший эталоном рыцарских добродетелей. А веселый и остроумный Иоганн Люксембургский (1296—1346), король Богемский? Этот рыцарь «до мозга костей», многократный победитель европейских турниров, даже утратив зрение, остался верен рыцарскому долгу; выучившись биться вслепую, он, назло судьбе, продолжал вести прежний образ жизни и с честью пал в битве при Креси.

А русский витязь Евпатий Коловрат (?—1238), с одним полком выступивший против сотен тысяч татар, чтобы отомстить за гибель родной Рязани? А хорезмский принц Джелаль-эд-Дин (?—1231), собравший партизанский отряд и бросивший гордый вызов несметным полчищам Чингисхана? А сербский юнак Милош Обилич, пошедший на верную смерть и заколовший самого султана Мурада, чтобы воодушевить своих товарищей, истекающих кровью в неравной битве на Косовом поле (1389)?

Это ли не истинные рыцари и самоотверженные герои? Прославленные в веках, запечатленные в сердцах и памяти благодарных потомков, они и являются тем самым нравственным идеалом, который в наше бездуховное время может и должен стать путеводной звездой для каждого честного человека, патриота и гражданина.

В средневековом аллегорическом искусстве сложилась своя символика, позволяющая по цвету лат определить сущность изображенного героя. Как правило, белый рыцарь обозначал благородного и безгрешного героя, а черный рыцарь, соответственно — подлого убийцу и мрачного злодея.

Другую пару противоположностей представляли зеленый и красный рыцари: первый из них олицетворял неопытного юношу, новичка, недавно посвященного в рыцари, тогда как второй персонифицировал опытного, зрелого, бывалого воина, закаленного во многих сражениях и поединках.

Истоки цветовой символики рыцарей лежат все в том же каноническом «бретонском цикле» легенд о рыцарях Круглого Стола. Эта традиция сохраняется и в более поздних переложениях бессмертных легенд, например, в книге замечательного средневекового автора Томаса Мэлори «Смерть Артура», где противниками благородных вассалов короля логров выступают анонимные черные, красные и зеленые рыцари.

Впрочем, подчас нелегко узнать и самих рыцарей Круглого Стола, особенно когда они надевают доспехи с чужого плеча (разумеется, из самых лучших побуждений). Так, первый рыцарь королевства, Ланселот Озерный, меняется латами с несчастным сэром Кэем, сделавшимся почему-то излюбленной мишенью всех странствующих рыцарей и чуть ли не ежечасно вышибаемым из седла.

Доспехи Ланселота обеспечили ему спокойное возвращение в Камелот, поскольку с великим героем, за которого его принимали, никто не рисковал связываться, зато сам Ланселот благодаря доспехам сэра Кэя получил прекрасную возможность совершить множество новых подвигов.

Турнирные противники сэра Гарета, Рыцаря Кухни, тоже не имели ни малейшего представления о том, кто скрывается под переливающейся всеми цветами радуги броней. Озадаченным рыцарям было невдомек, что Гарет обладает волшебным кольцом, поминутно меняющим цвет его лат и позволяющим сохранять желаемое инкогнито.

Среди шедевров великих мастеров эпохи Возрождения найдется немало полотен, тесно связанных с нашей темой, но наиболее полно ей отвечает глубоко символичная литография гениального немецкого художника Альбрехта Дюрера «Рыцарь, смерть и дьявол».

На ней изображен всадник в полном рыцарском вооружении, едущий шагом через мрачное ущелье, отмеченное печатью смерти и тлена. Сама Смерть в образе безобразного старца в похоронном саване неотступно следует за рыцарем. В ее костлявой руке — песочные часы, измеряющие срок человеческой жизни.

Смерть призывает рыцаря остановиться , давая понять, что дальше ехать бесполезно, ведь время, отмеренное ему, уже истекает. Сзади к рыцарю подкрадывается дьявол с пламенными очами и кривым рогом на свином рыле. Однако рыцарь, не обращая никакого внимания на эти грозные и страшные видения, невозмутимо движется вперед.

Поднятое забрало шлема открывает его немолодое, спокойное, мужественное лицо и взгляд, устремленный к намеченной цели. Эта гравюра прекрасно иллюстрирует символический образ идеального рыцаря, презирающего опасности и смерть, не властные свернуть его с избранного пути.

В средневековой эмблематике наибольший интерес вызывает орденская печать храмовников (тамплиеров), изображающая двух рыцарей, скачущих на одном коне, что должно символизировать духовное братство и бедность благочестивых рыцарей Храма. Какая ирония судьбы! «Бедные рыцари Христа», как называли себя сами тамплиеры, со временем так разжились на спекуляции и ростовщичестве, что их сказочные богатства вызвали зависть даже у монархов Европы.

В конце концов, один из них, король Франции Филипп IV (1285—1314), позарившись на сокровища «бедных» тамплиеров, затеял невиданное по масштабам судилище и с помощью «карманного» папы уничтожил скомпрометировавший себя орден.

Раздел сфрагистики (науки о печатях), освещающий период феодализма в Европе, представляет большую группу печатей с изображением конного рыцаря в бою. Печать Иоганна Люксембургского, например, украшает летящий во весь опор рыцарь с наставленным на невидимого противника копьем.

На удивление долгая жизнь была суждена скачущему с обнаженным мечом рыцарю, сошедшему с печати князя Гримальди, властителя Монако. В наше время этой эмблемой отмечен орден Гримальди — шестнадцатиконечная звезда из полированного серебра с позолоченным медальоном в центре, а также монета евро, выпускаемая миниатюрным суверенным княжеством.

В классической геральдике скачущий рыцарь, эмблема победоносного воина, тоже не редкость. Типичным примером может служить «Погоня» — старинный белорусский княжеский герб, воспринятый в середине XIII века литовским князем Трабусом и по сей день использующийся в качестве государственного герба Литвы.

В этом нет ничего удивительного, ведь белорусские земли в течение нескольких веков входили в состав Великого княжества Литовского.

Смысл и название исторического герба объясняет нижеприведенный отрывок из летописи, гласящий, что на нем изображен «…муж збройный, на коню белом, в полю червонном, меч голый, яко бы кого гонячи держал над головою, и есть оттоля названный «Погоня»».

Литва и Беларусь, ныне независимые друг от друга, яростно оспаривают авторские права на этот герб. Белорусский и литовский варианты «Погони» похожи, как родные братья, но для любителей детской игры «Найди 10 отличий» не составит большого труда отметить различия в форме шлемов и мечей рыцарей, в форме крестов на щитах, в цвете шпор и конской упряжи и т.д.

Эмблема конного латника известна и в западноевропейской, и в российской городской геральдике. Проиллюстрировать первую из них может герб Кеёнигс- берга образца 1360 года, содержащий эмблему коронованного рыцаря, а вторую — исторический герб Москвы с образом святого воителя Георгия Победоносца, поражающего копьем змея, распростертого под копытами его коня.

В масонстве чин рыцаря свидетельствовал о высоком положении в иерархии «вольных каменщиков». Высокопоставленные братья из разных лож носили до смешного напыщенные и чрезвычайно претенциозные рыцарские титулы: Рыцарь Востока, Рыцарь Розового Креста, Рыцарь Кадоша (словом «кадош» в Шотландском уставе обозначалась «священная, избранная» особа), Наивысочайший и Наимогущественнейший Рыцарь Радуги и т.д. и т.п.

В мантике, располагающей внушительной колодой Таро, рыцарь занял почетное место среди карт Малых Арканов. Рыцарь мечей персонифицирует здесь сильного, смелого, честолюбивого и целеустремленного человека, рыцарь посохов (или розог) — умного и волевого борца за идею; рыцарь монет (или пентаклей) — практичного, терпеливого и трудолюбивого хозяина, а рыцарь кубков — мечтательного романтического юношу, всецело поглощенного поиском смысла жизни и неземного идеала, воплощенного в Прекрасной Даме.

В современной колоде игральных карт рыцарская карта будто бы не разыграна, но это — чистейшее недоразумение. Словно боец невидимого фронта, рыцарь скрывается в ней под чужим именем.

Дело в том, что мода на карточную игру распространилась в XIV веке из Франции, где рядового рыцаря титуловали как «шевалье». Этот титул подвергся неоднократному злонамеренному искажению, в результате чего образовались два новых слова: презрительное «шваль» («мелкота», «мелочь пузатая») и «валет».

О том, что карточный валет изображает именно рыцаря, нетрудно догадаться, даже взглянув на современную карту. Если же этого окажется недостаточно, данный вывод можно подкрепить конкретным историческим фактом: любимца «черни», лихого рубаку рыцаря Этьена де Виньоля (?—1442) по прозвищу Ла Гир («Гнев»), французы увековечили на свой лад, придав черты его внешности червонному валету.

Источник: Вовк О.В. «Энциклопедия знаков и символов» // М.: Вече, 2006.